метрах в пяти позади, слегка пристукивая лыжами по насту, шел второй, за ним третий, четвертый…

Девять, десять, одиннадцать… Вот промелькнула согнутая под тяжестью какого-то ящика фигура двенадцатого.

Харламов подождал еще немного — никого. Очевидно, двенадцатый лыжник был замыкающим.

«А почему бы мне не стать тринадцатым? — внезапно подумал он. — И автомат у меня трофейный…»

Не поднимаясь, он разгреб снег, надел лыжи, продел руки в кожаные петли палок и только после этого поднялся на ноги. Энергичный толчок, другой — и Харламов заскользил по деревенской улице. Он легко мог сойти за немца, несколько отставшего от своих.

Тотчас же Харламов встретился лицом к лицу с солдатом, который нес охапку дров. Затем повстречались еще два, шедшие, очевидно, после смены караула. Они пританцовывали на ходу, стараясь согреться.

Не отводя глаз, не смутившись, Харламов разминулся с офицером так близко, что едва не задел его плечом. Небритое лицо, черные наушники, бархатный воротник офицерской шинели.

Харламов шел, копируя размашистый шаг лыжников, идущих впереди. Его отделяло от последнего лыжника не больше сорока — пятидесяти метров. Когда немцы вышли за околицу и отряд растянулся длинной цепочкой, Харламов отстал еще больше. Он шел на такой дистанции, чтобы двенадцатый лыжник, обернувшись, не смог увидеть его лица. А кому придет в голову пересчитывать на ходу, сколько человек движется гуськом друг за другом?

Несколько раз фашисты останавливались на отдых; они курили, пили из фляг. Тринадцатый лыжник быстро высвобождал ноги из креплений и плашмя падал в снег, уже перекрашенный сумерками в темно-синий цвет. Он рад был этим привалам. Сказывались голод и усталость. Ему трудно тянуться за отрядом.

Отряд вошел в перелесок, где темнота была еще плотнее, и остановился. Харламов наблюдал, притаившись за елью. Фашисты установили на треноге какой-то прибор. Когда наши орудия за Волоколамским шоссе подавали голоса, фашисты начинали суетиться у прибора. Очень скоро Харламов признал в них «слухачей». Немцы-звукометристы засекали наши батареи, и Харламов был в отчаянии, что не может сейчас же сообщить об этом в свой дивизион.

Под прикрытием елочек он пошел к чаще леса. Было уже совсем темно, когда сержант вскарабкался на крутой заснеженный берег Ламы и добрался до знакомых мест.

Шел медленно, с трудом волоча ноги. Лыжные палки отяжелели в руках, словно они были вырезаны не из бамбука, а из водопроводных труб. Тяжело прополз через знакомую лазейку в проволочном заграждении. Стал на колени, сложил руки рупором, закричал хриплым, простуженным голосом, и его услышали.

Он еле держался на ногах, и друзья повели его под руки, как раненого. От предложения отогреться и отдохнуть в землянке боевого охранения сержант Харламов отказался наотрез.

— Нужно бежать на батарею. Есть срочный разговор с командиром, — сказал он озабоченно и потянулся к лыжным палкам.

На тот берег

Никогда еще комбат Желудев не был так зол на луну, как сейчас. Эта повисла на почти безоблачном небе, подобно осветительной ракете невиданной силы и живучести.

— Зря, — укоризненно сказал Желудев, обращаясь то ли к своим саперам, то ли непосредственно к небесному светилу. — Вот уж действительно — ни к селу ни к городу…

Желудев передернул плечами и ушел в избу, сильно хлопнув дверью.

Штаб батальона расположился в крайней избе. Из садика, огороженного ивовым плетнем, открывался вид на реку Проня, ставшую сегодня линией фронта, и на оба берега; восточный — отлогий, песчаный и западный — холмистый, поросший лесом.

Трепетные тени падали от плетня, от крыши, от голой худосочной яблони. Под яблоней находился наблюдательный пункт батальона.

Чернота теней подчеркивала силу света, который посылала полная луна цвета новенькой медной гильзы. Река, берег, дорога и деревушка на косогоре — все было залито светом.

Луна посеребрила реку и сделала отчетливой линию восточного берега, в то время как противоположный берег, поросший ельником, оставался в тени.

Фашисты были настороже и, как только замечали на берегу что-нибудь подозрительное, открывали сильный огонь.

Желудев послал к реке две группы разведчиков: одну — на поиски брода, другую — на поиски лодок и переправочных средств.

Брода найти не удалось: по словам жителей, редко в какой год он вообще существовал. Недалеко, выше по течению, Проня принимает два притока и сразу берет большую силу.

— Демин и тот воды досыта нахлебался, — доложил командир отделения Григорий Орел и оглядел всех смеющимися глазами. — Не хватило бедняге росточка.

Демин был худой верзила, ста девяноста двух сантиметров роста, самый высокий в батальоне.

Все улыбнулись, и только Коршунов стоял хмурый и озабоченный. Он считал шутки сейчас неуместными.

Лодок и плотов найти тоже не удалось. Саперы под командой младшего лейтенанта Коршунова обшарили весь берег, обошли задами, огородами всю деревню — ничего, кроме полузатопленной изувеченной плоскодонки.

Коршунов стоял с виноватым видом, точно это он недосмотрел за фашистами и позволил им угнать на тот берег всю флотилию деревенских рыболовов, точно по его, Коршунова, вине батальон лишен сейчас всяких переправочных средств и стрелки не смогут с ходу форсировать реку.

Коршунов, кряжистый и солидный, сорока двух лет от роду, в начале наступления был старшиной. И сейчас, в офицерском звании, он никогда не расставался с топором и малой саперной лопаткой, потому что без них — как без рук.

Он был нетороплив в движениях и словах, но всегда все успевал, делал все быстро, и удача сопутствовала ему.

Тем более он был огорчен сейчас, когда знал, что дело решает каждая минута и что стрелковые роты с пулеметами, минометами и всем хозяйством нужно переправить через реку до рассвета, пока фашисты не успели как следует закрепиться на том берегу.

Желудев не задавал Коршунову никаких вопросов: он был уверен в его находчивости и старательности.

— Что ж, придется сколачивать плоты, — сказал Желудев мрачно. — Только вот как в срок уложимся? А тут еще луна бестолковая, не ко времени. Не дадут гады работать на берегу. Ну, да как-нибудь, не впервой!

Начинать рубку и сплотку, когда стрелки́ вот-вот должны появиться в деревне, и всем некогда, и все торопятся на тот берег, было не очень весело.

— Тут старичок местный, Данилой Ивановичем кличут, вас на улице дожидается, — сказал Коршунов нехотя. — Хвалится: может переправу быстро наладить.

— Как же это?

— А кто его знает! Секретничает. Говорит — только капитану могу свой маневр доверить.

Желудев торопливо вышел из избы, отсутствовал минут десять и вернулся вместе с Данилой Ивановичем.

Тот был в рваной, грязной поддевке.

Войдя в избу, он поспешно снял картуз с помятым, общипанным козырьком. Но держался старик с